Полумрак огромного зала, полного людей, устремивших острия копий своего внимания на сияющих артистов. Напряжение, волнение, опасность и риск витают в воздухе, но они почти незаметны в безумном океане праздных истерий. Эта… атмосфера торжества – самая грандиозная фальшь в мире! За избытком лживых улыбок, за настолько ненатуральным счастьем в зазывающих голосах – уставшие от жизни клоуны; великолепные гимнасты, подписавшие «В случае смерти не винить…»; голодные звери и их укротители с глазами голодных зверей… Слаженный механизм, работающий для чьего-то праздного смешка, испуганного вскрика. Поразительно, как люди с такой охотой снова и снова приходят на это смотреть? Но, окунаясь в этот ослепительный мир, впитывая его донельзя приторный аромат, понимаешь, что сам в каждый момент способен видеть лишь одну из сторон блестящей фальшивой монетки. А потому, с лёгкостью подхваченный волной общего веселья, блондин вскоре забыл о недавнем скепсисе. Ал смеялся удачным шуткам со сцены вместе с невероятно милой девушкой, занявшей соседнее кресло, угощал её в перерыве мороженым, а во время волнующих номеров улыбался комментариям двух женщин, сидящих рядом выше и театральным шепотом обсуждавших всё, на что бы ни упал их взгляд. Парень отдался царящей кругом атмосфере, и лишь с появлением фокусника вспомнил, зачем же здесь оказался. Слишком непривычно думать о том, что свист и рукоплескания толпы будут вновь, когда австриец будет на сцене, но сегодня – не ему. Алекс едва ли был в тени раньше, но ему было ничуть не жаль зрительских восторгов для Винсента. Правда, Фуко можно лишь восхищаться. Восхищаться непринуждённостью, с которой он дурачит зрителя, ловкостью его движений, превращающих физику в магию, и главное – атмосферой маленьких чудес, которую не в силах сотворить лучшие костюмы и декорации. Алекс наблюдал за ним прежде в полумраке частной вечеринки, стоя под руку с партнёршей встороне от общего веселья в ожидании своего выхода. Наблюдал урывками, подбадривая девушку, лишь с минуту назад покончив с её корсетом, отсылая донельзя учтивую улыбку покровителю, даже болтая за бокалом шампанского… Но лишь сегодня узрел фокусника в полном великолепии. И пусть здесь не было многометровых кубов льда и длинномеров, поражающих воображение своей массивностью, лёгкость повествования и разгорячённый зритель – сама атмосфера импонировала созданию иллюзий. Фуко был в своей стихии, и Ал боялся дышать, завороженный цирковым блеском так, что чуть не пропустил собственный выход.
Парень крайне удивился, когда соседи по креслам вдруг уставились на него, и лишь мгновение спустя, рассеянно сморгнув, заторопился на сцену. Похоже, секундное замешательство сыграло на руку образу праздного зрителя – Алекс просиял, поймав ободряющую улыбку новой знакомой, и громко назвал своё имя без страха быть разоблачённым. Иллюзионист же встретил австрийца несколько неоднозначным взглядом, и, если бы парень не был уверен, что его не собираются съесть под сливочным соусом, Алу непременно стало бы не по себе. Но блондин аж искрился от радости, он находил сценический пафос Фуко очень забавным и, весело подмигнув фокуснику, повиновался его указаниям, изобразив храбрость и страшное недоверие.

Потоки яркого света неизбежно заставляют щуриться. Картинка дрожит в слезящихся глазах, очертания смазываются, но не достаточно, чтобы начистую вырвать из реальности. Странная музыка уносит сознание, странная – удивительно подходящая ситуации, и нужно отдаться ей, впустить в себя, жить ей, дышать ей – лишь тогда всё пройдёт, как по нотам. И вот кажется, прочий мир уже не существует, кажется, голоса и вздохи зрителей утонули в необъятной тьме, растекшейся по залу. Маленький белый островок – единственное, что есть здесь и сейчас. С нахлобученной шляпой, мимолётным протестом и быстрым щелчком карабина страховки, спрятанного у пряжки ремня, уходит последний пафос, последняя вычурность, и начинается магия. Да, магия: магия в музыке, магия в воздухе, магия в свете, в руках, порхающих над блондином, – всё пронизано ей, и это восхитительно. Алекс не мог подумать даже, что здесь, в этот рабочий момент, возникнет волшебство и непередаваемый трепет причастности к нему. Мелодия подсказала, и Ал безошибочно угадал момент рывка, едва заметного со стороны, герой повис в воздухе на ремнях страховки, подхваченный под таз и лопатки. Мышечное напряжение прогнало сказочные иллюзии, недвижное тело плыло по воздуху, подчиняясь скрытому высотой купола кукловоду. Слаженно, чётко, как на репетиции, но, в то же время, совсем иначе. Наконец, свет моргнул, наступила тишина, и танцор оказался в сумрачном зазеркалье. Можно было перевести дух, скользя взглядом по уходящим ввысь подвесам, прежде чем вновь стать заметным для зрителя. Вверху что-то сверкнуло в косых лучах прожектора – показалось? – и скулу Алекса обожгло болью. Тот инстинктивно дёрнулся, зажмурившись, но обожгло и шею – дважды, и казалось уже, что всё тело горит. Ал вскинул руки в защитном жесте, подтянул к груди колени, пытаясь стать меньше, но страховка прекрасно справлялась, делая блондина мишенью. Несколько попыток вырваться – нелепых, яростных, успешных – и мир вдруг наполнился чистейшим звоном, будто дарующим искупление за пережитый ад.
Неужели закончилось? Стряхнуть с себя какие-то осколки и встать с пола. Всё? Шум в ушах, лицо горит. Завершить номер и скорей уйти со сцены. Не понимать, в чём дело, не успеть испугаться и не видеть, как футболку окрашивает бордо.
В полумраке зрительских рядов – действительно не видно. А по пути к своему месту можно снять и свернуть кардиган, хранящий зеркальную крошку. Забывать улыбаться людям нельзя, но сегодня можно и это, как и просидеть в некотором замешательстве половину следующего концертного номера.
Жар понемногу спадает, и воспалённые мысли иногда удаётся поймать за хвост, но отсутствующее выражение лица не спешит сменяться осмысленным. Одна из скул и шея пульсируют болью, к тому же, они в чём-то липком, которое так пахнет… Когда Ал успел облиться? Такого не было в фокусе. Мерзко, липко. Нужно выйти. Определённо.

В туалете не душно. Даже умиротворённо. Поначалу. Пока в зеркале тебя не встретит жертва из фильма про вампиров. Ал отшатнулся от своего отражения и чуть снова не впал в ступор. Он не мог отвести взгляда от окрасившей шею и часть футболки вишни, он задыхался от этого цвета, задыхался от запаха, вдруг так внезапно узнанного. Алекс без сил оперся на раковину, стараясь унять подкатившую к горлу муть, и быстрым движением сунул голову под струи воды. Холод, окативший затылок, заставил парня вздрогнуть, но как только коснулся висков, Алекс медленно выдохнул, прикрыв веки, чтобы не видеть, как рыжеватое беспокойство смывается с кожи. Танцор снова взглянул в зеркало. Кровь на порезах успела запечься, но… Но, но, но! Алекс же… продаёт свой внешний вид. И нельзя, нельзя ему на лице никаких порезов! О, а если останутся шрамы, что тогда?! Танго с тигром, да? Или с зеброй… Вариативность образов, чёрт возьми… Всё проще. Без денег и славы, даже без огромного опыта – дорога в бомжи. Как это… мерзко. И как несправедливо! Ал стиснул зубы, и тонкая линия, казавшаяся алым росчерком ужасающей величины, пошевелилась в зеркале. Танцор в понятие Человек не входит. О, как они будут ухмыляться. Те, кто это говорил. Невыносимо! Нестерпимо! Отвратительно! Выставят малоосмысленным – Дитрихи по крови. Да лучше сдохнуть! А всё из-за… Алекса забило мелкой дрожью от напряжения, и он мгновенно вылетел из комнаты.

Фигуру фокусника Ал узнал без труда. Повезло же наткнуться в пустом коридоре! Вмиг догнав идущего и положив руку на его плечо, мужчина резким жестом развернул Винсента к себе, схватил за грудки и прижал к ближайшей стене, позаботясь посильней впечатать. Дитрих хотел разразиться гневной тирадой, от души вмазать Нуару и вытрясти из него правду одновременно, но гнев обрывал всё мысли и попытки решить, что же всё-таки сделать. Алекс приблизил к лицу иллюзиониста своё, ярость переполняла героя, не давала выдохнуть ни одного слова. Хотелось испепелить этого шарлатана, растоптать, уничтожить за панику в туалете, за уродливые линии, за ухмылку Дитрихов и за всё на свете!
– Ты… – Какая ж тварь. Тоже продаёшь себя, и такая подлость… из-за чего? Не понимаю!  – хочешь по миру меня пустить?! – Перед Алексом будто и вправду рушились все мечты, планы, блестящее будущее и выстроенное настоящее, хоть за него Ал краешком сознания всё-таки продолжал цепляться. Он чуть ли не задыхался от гнева, пытаясь определить, какое из слов, крутящихся на языке, ёмко опишет ситуацию. Нет таких слов.– Ты!

Холгер Диттер терпеть не мог цирк.

Шумное празднество, всеобщее зачарованное веселье, радостный, почти детский настрой на чудеса – все проходило мимо него. Все детские воспоминания, которые парень унес из цирка, состояли из громоподобной, бьющей по ушам музыки, аляповатой, пестрой одежды трюкачей, липовых улыбок и животных в красивых вензелях и блестках, которых, несомненно, долго мучали дрессировщики различными трюками и не держали впроголодь только затем, чтобы сохранился здоровый, "товарный" вид. Фальшь, неприкрытая фальшь в золоте и обносках! Холгер помнил свое впечатление, когда впервые пришел в кинотеатр. Оглушающие звуки – динамики были поставлены куда на большую громкость, чем того требовалось. Яркие краски, мелькающие с монитора. И люди, унесенные этим водоворотом, чтобы отрешиться от бытовых проблем и "поразвлечься". Подобное, только с привлечением живых людей и животных, можно наблюдать в цирке. Цирк – давнее людское развлечение, древний способ позабыть себя. Подходите все, только сейчас – зомбирование на час!

Но в этот день заглянуть под полосатый полог шатра шапито Диттеру все же пришлось. Дело было не в желании попробовать что-то новое, а в самой банальной проблеме – деньгах. Буквально на днях Холгеру сделали заказ: раскопать компромат на директора цирка. Чем директор не угодил заказчику, было, конечно, интересно, но спрашивать Диттер не решился. Подумал, что потом сможет узнать сам, да хоть от самого же директора: в самых смелых планах Хол представлял себя двойным агентом. Менее скромные планы предполагали спрятаться после представления, обшарить весь шатер, домики циркачей (может, они грубо обращаются с животными?..) и найти, а в худшем случае сфальсифицировать компромат. Но сегодня удача улыбнулась Холгеру: не успел он досидеть до конца представления, откинувшись в бархатном, протертом кресле и наслаждаясь тихой, почти неслышной музыкой (спасибо тому, кто изобрел беруши), как на арене произошел несчастный случай.

Все началось с того, что иллюзионист, Нуар, вызвал добровольца из зала. Холгер сразу подобрался, внимательно следя за стройной фигурой молодого парня, пробирающегося через ряды зрителей к арене. Зритель участвует в номере? Тем лучше: малейшее происшествие с ним можно будет раздуть до размеров крупного скандала. К сожалению, зритель мог быть и актером, выход которого был обговорен заранее, и в таком положении вероятность происшествий падала. Но – чем черт не шутит? А тем временем на арене разыгрывалось любопытнейшее действо. Нуар уложил вызванного австрийца – Алекс, так он представился – на специальный стол, надел ему на голову шляпу (Зачем?..) и начал колдовать. Свет померк, и на арену опустился магический полумрак, который вместе с тихой музыкой должен был настроить зрителей на поглощение трюка. Холгер прищурился и подался вперед, отчасти разделяя всеобщее напряжение. Он уже корил себя в том, что выбрал столь отдаленное от арены место, нет, денег, полученных от заказчика, хватило бы на билет на первом ряду, но детектив между первым рядом и сытным ужином выбрал второе… Как же он просчитался! Рассчитывал больше на случайные находки после представления, чем на происшествие в отлаженном, много раз проделанном алгоритме выступления. И вот сейчас мало что заметно – Нуар прицепил специальный трос к телу Алекса или Диттеру показалось, только потому, что он хотел увидеть трос? Тем временем доброволец медленно поплыл вверх, будто поднятый неведомой силой фокусника. Холгер даже вытащил беруши из ушей – все равно сейчас музыка не доставала и зрители хранили потрясенную тишину – но обнаружить что-либо еще был не в силах. Иллюзионист постарался на славу, продумывая этот номер!

Доброволец скрылся где-то под куполом, и Холгер мысленно ругнулся. Но Фортуна сегодня благоволила безденежному детективу… из-под купола, прочертив воздух, небольшая блестящая штучка упала в сектор, противоположный тому, где сидел Холгер. Не успел Диттер осознать, что именно упало, как раздался оглушающий звон. Тысячи стеклянных осколков полетели вниз, блестя своим холодным сиянием, и среди них повисло на страховке, ломкое, как кукла, тело Алекса. Холгер вскочил с места, сжав спинку сидения перед ним – впрочем, многие зрители так поступили. Холгер наблюдал, как Алекс, шатаясь, идет между рядов, и чувствовал, что живот у него скручивает от смеси радости – такая удача! – и страха эту удачу упустить.

– Извините, – пробормотал детектив, протискиваясь мимо соседей. Краем глаза он увидел,что иллюзионист тоже куда-то исчез, и решил во что бы то ни стало разыскать его и Алекса. А после и ту блестящую штуковину. Что это было? Несчастный случай? Кто-то специально испортил номер – но зачем? Если допустить возможность, что Алекс подставной актер, то может ли быть такое, что кто-то хотел подпортить ему жизнь – или вообще убить? Или на директора цирка зуб не у одного моего заказчика, и кто-то хочет, чтобы цирк закрыли? Нет… нельзя строить теории прежде, чем станут известны факты. Этот принцип вывел еще Шерлок Холмс. Нужно сначала все разузнать, ну уж а потом… Холгер сунул руку в карман джинс, прямоугольные корочки с приятной болью впились в ладонь. Там, в одеянии из пластика, лежит бумажка, подтверждающая, что он, Холгер Диттер, детектив. Частный, настоящий, могущий заработать на своей профессии. И, если он выполнит это поручение с компроматом, то корочки станут его на долгие годы.

Холгер вышел в коридор, темный, тихий и холодный после циркового зала. Он практически не ориентировался в здании и потому остановился, растерянно верча головой, но тут услышал голоса. Кричал кто-то молодой (Диттер предположил – Алекс), затем слово взял иллюзионист. Холгер прислушивался к голосам чутко, затаив дыхания, замерев и не двигаясь с места. Из разговора, вернее, начинающейся ссоры он понял несколько вещей. Во-первых, Алекс подставной. Во-вторых, действительно имел место быть несчастный случай, зеркала не разбивались для зрелищности – это подтверждала и травма Алекса. Наконец, иллюзионист был малый не промах и понял, что кто-то может в коридоре их подслушать, а потому завел Алекса в какую-то комнату, и голоса стихли. Холгер медленно побрел по темному коридору, вцепившись в корочки детектива, как утопающий в спасательный круг. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь звуками его шагов и эхом представления из зрительного зала, который сейчас казался дальше от Диттера, чем Вена. Холгер уже было подумал, что не найдет иллюзиониста с помощником, как увидел на мраморном полу тонкую золотистую полоску. Нащупал дверную ручку, тихонько приоткрыл дверь и увидел Алекса с хмурым выражением лица и кровоподтеками и Нуара, сидевшего спиной к детективу. Диттер постучал для проформы и зашел в комнату, не полностью прикрыв за собою дверь. Здесь тоже стоял полумрак, кроме того, пахло чем-то внутренне-цирковым, какой-то смесью экзотики, пудры и чего-то острого, интересного. Стены, полки, пол – везде можно было найти какую-нибудь странную, экзотичную штуковину, которую нигде больше и не встретишь, как в цирковой гримерке… Но Холгер заставил себя не смотреть на вещи. Он кашлянул и сказал своим низким, невыразительным голосом:

– Детектив Диттер. Прошу вас разъяснить, что именно произошло около пяти минут назад на арене.

Реплика сыщика была удостоена эмоционального «Пфф», а сам Диттер – оценивающего взгляда. Алекс решил, что парень ни черта не смыслит в интонациях. Необходимость следить за происходящим заставила австрийца несколько абстрагироваться от переживаний. Танцор даже не знал толком, как сильно ранен: лицом и шеей порезы явно не ограничены. Ал заметил, что внимание Винсента полностью переключилось на вошедшего, и как-то по-детски на это обиделся. Не всерьёз, конечно, но невольно остался неприятный осадок. Посозерцав спину Нуара, Ал ощутил себя брошенным наедине со своей бедой, слова сыщика о директоре цирка лишь укрепили это чувство.
Как ни странно, у австрийца не возникло желания сорваться на поиски злодеев. То ли он уже растратил весь свой запал, то ли поверил в провал своих планов и потихоньку скатывался в депрессию.
Вставать танцор и не думал, говорить что-то – тоже. Ему и так было вполне комфортно по сравнению с тем, что могло последовать за любым действием. Если вообще уместно говорить о комфорте. Вполуха слушая занудные любезности мужчин, Алекс бездумно крутил в руках чёрный пистолет, найденный здесь же рассеянным взглядом. Ал не разбирался в оружии, просто любовался штуковиной. Наверняка всего лишь «пукалка» – что ещё может быть в закромах цирка. А красивая, как настоящая… Только создана для обмана, как и всё в этом месте. Какой чёрт дёрнул Дитриха во всё это ввязаться? Австриец вспомнил и, проведя элементарные логические построения, чуть не хлопнул себя по лбу от досады. Выходит, Винс совсем не при делах. На миг Алу даже стало совестно за устроенный концерт, но танцор оправдал себя: он пострадал и был в состоянии аффекта. Теперь способность трезво мыслить, похоже, возвращалась к мужчине. Новость о непричастности Нуара не так хороша, как кажется на первый взгляд. Ал добавил к ней слова Диттера, и прояснилась ситуация, притормозившая пропитывание безысходностью.
– Послушай, Винс, – австриец, ещё не до конца уверенный в том, что собирался сказать, вмешался в слишком «натянутый», по его мнению, разговор, – если ты действительно не знал… В общем, – Ал отвлёкся от созерцания безделушки в своих руках и с решимостью посмотрел на мужчин, обращаясь уже к обоим, – сначала, когда зеркала повернулись, и вы перестали меня видеть, всё было в порядке, как и должно. Потом… – Ал на миг прислушался к своей памяти, – да, страховка слегка завибрировала. Такое бывает, – пояснил парень Диттеру, – но теперь я думаю, что там, наверху, её кто-то задел. Я увидел, как что-то сверкнуло в луче проектора… Мм. Похоже, сбросили что-то острое. Нет, – судя по количеству порезов чем-то одним дело не обошлось, – высыпали. Я ничего не понял. Казалось, я весь горю от боли, а увернуться не получалось. И… наверное, это я зеркала сорвал, – парень смутился. – Не помню, – Алекс прикусил губу и отвёл взгляд, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Затем с энтузиазмом заявил, – Когда я вставал, я не видел, что упало. Понимаете, его не было, хотя оно должно было остаться в осколках. Винс, ты не заметил? Может, оно смешалось со стёклами… Я хочу сказать, оно может быть очень на них похоже, и даже неслучайно. Если бы я… ну, вы поняли, не смог бы ничего уже рассказать, вышла бы отличная подстава! – Дитрих снова «оживал»: он вскочил на ноги и стал с азартом оглядываться, ища свой кардиган, в котором, как выяснялось, могло застрять и что-то поинтереснее мелких стёкол. – Чёрт, оставил где-то…